Самое честное интервью с главным редактором и основателем Readovka

В самом обсуждаемом интервью последних дней главный редактор Алексей Костылев в подкасте «Давайте голосом» рассказал о том, какой путь проделала Readovka, чтобы стать одним из самых цитируемых СМИ за считанные месяцы и заслужить негласное звание издания года. В подкасте вы узнаете, откуда пошло название редакции, как Readovka из смоленского паблика превратилась в известное федеральное издание, истории самых громких расследований наших журналистов и как удается Readovka в числе первых публиковать эксклюзивы на самые громкие происшествия. 

Мы публикуем для вас сокращенную версию большого разговора. Полное интервью вы можете послушать в подкасте «Давайте голосом». 

Владимир Шведов: Всем привет, это подкаст «Давай голосом» вместе с премией «Редколлегии». Обычно мы слушаем лучшие репортажи и расследования о России и беседуем с их авторами, но иногда мы выпускаем особенные выпуски, когда разговариваем с ключевыми людьми в российской журналистике и медиаменеджменте. Меня зовут Владимир Шведов, я главный редактор издания «Такие дела». 

Олеся Герасименко: А я Олеся Герасименко и я специальный корреспондент Русской службы ВВС.

Шведов: Сегодня с нами главный редактор Readovka. По мнению многих, это издание года или даже последних пары лет, потому что оно создает вокруг себя какой-то совершенно удивительный образ, который для многих остается непонятным. Это медиа, которое появилось в федеральной повестке из Смоленска, оно освещает максимально острую повестку, это классический таблоид, который работает в телеграме и социальных сетях. Пожалуй, самое интересное, чем в последнее время Readovka стала известна для широкого круга читателей, благодаря серии публикаций о межэтнических конфликтах не только в России, но и в ближнем зарубежье в Казахстане, Кыргызстане и других странах Центральной Азии. Некоторые ставили на вид Readovka, что это целенаправленная политика, даже назвали ее «правым» изданием, изданием с «правыми» ценностями, но его основатель и главный редактор Алексей Костылев уверен, что он только следует запросам аудитории и самое главное, чем руководствуется издание в своей политике, это справедливость и интересы человека. 

Герасименко: Алексея никто никогда не видел и не слышал. Только, наверное, сильно интересующиеся люди гуглили его канал и находили несколько его высказываний о журналистике. Между этим, это фигура в самой Смоленской области очень известная, но раньше ничего о себе коллегам-журналистам не рассказывающая, поэтому я очень рада, что у нас сегодня получится сделать с ним долгий интересный разговор. 

Шведов: мы наконец узнаем, на кого именно ссылаемся, когда видим очередную новость эксклюзивную от Readovka. Вообще удивительно что в 2021 году появляются какие-то относительно новые свежие издания, о которых еще вчера ничего не слышал, и тем удивительнее, что это ребята, приехавшие в Москву из Смоленска. 

Герасименко: И которые могут первыми написать первыми, например, о том, что предположительно министр МЧС в момент своей гибели находился в состоянии алкогольного опьянения или раскапывают историю о массовой дизентерии в детских садах и связывают ее предположительно с компаниями Евгения Пригожина. Или которые одними из первых публикуют фотографии задержанного пермского стрелка, который напал на Пермский университет. 

Шведов: Сегодня мы поговорим с Алексеем о том, как они умудрились стать настолько цитируемым изданием буквально за считанные месяцы и откуда у них на все это деньги. Алексей сегодня с нами. 

Герасименко: Я знаю, что огромное количество коллег хотели бы им задать эти вопросы, которые мы зададим сейчас и заранее за себя радуюсь. У нас в гостях главный редактор одного из самых читаемых, самых популярных, но при этом самых загадочных изданий последних двух лет, да?

Костылев: Ну, активно (Герасименко: телеграм-каналу сколько?) я в принципе для себя отсчет веду с ноября прошлого года. Логичнее, потому что до ноября у нас не было такой вполне себе самостоятельной редакции в Москве, и это все-таки была история совсем на два города. Всерьез играть начали в ноябре, открыли офис и уже это началась та Readovka, которую все сейчас знают. 

Герасименко: Ну хорошо, последние полтора года. Но при этом очень загадочная и никто не знает, откуда вы, только если кто-то специально гуглил. Например Олег Кашин или я, а так никто не понимает, что это такое.

Шведов: И при этом сотни тысяч подписчиков в телеграме, цитация, репосты, суды, все профессиональное признание за эти полтора года вы получили. Расскажите нам, откуда вы взялись. 

Костылев: Я из Рославля. Это юг Смоленской области, городок на 45 тыс. человек. Но вообще все это свое медийное богатство я начал в Питере. Сложилась судьба: я в начале десятых уже уехал в Питер, там у меня вполне себе своя жизнь началась, но как хобби я вел сообщество региональное смоленское. Я там учился, потом оттуда уже уезжал в Питер, и вот это хобби постепенно стало расти и развиваться.

Герасименко: А зарабатывали чем вы в это время, пока это хобби было?

Костылев: Я удалял плесень.

Герасименко: Собственноручно или компания была? 

Костылев: Нет, у меня был бизнес по строительству в Смоленске.

Шведов: А жили вы в Петербурге при этом? 

Костылев: Ну я его забросил и переехал в Питер. В Питере я вот именно простым работягой ездил по всему городу первый год, наверное. И занимался тем, что спасал петербуржцев от страшной угрозы лет, наверное, до 27–28. Я вообще не думал, что пойду в медиа. У меня была карьера проклятого поэта, я писал стихи и мыслил в рамках литературной карьеры, все у меня строилось вокруг этого. Работа для меня всегда была фоном, и основное занятие – это была именно поэзия, я это так для себя понимал. Просто как раз в Питере до меня стало окончательно доходить, что в лучшем случае я там останусь поэтом второго–третьего порядка и не светит мне ничего большего. 

<…>

Шведов: Вы просто работали в Петербурге и вели свое сообщество, получается. 

Костылев: Здесь надо понимать, что происходило 10 лет назад. Как раз про память. Во-первых, здесь два смысловых толчка, которые очень сильно повлияли на то, что происходило в российской медийке следующие 10 лет. Это то, что ВК объявил осенью 11-го года о том, что теперь будут не только сообщества, а еще паблики, об этом мало кто помнит. С этого стартанули всякие МДК, куча других площадок, и в том числе и я тогда же завел сообщество «Важное в Смоленске». Второе – это, конечно, протесты декабря 11-го года, которые очень сильно подтолкнули к какой-то такой общественной мысли, и очень много появилось активистов именно тогда. Это же прямо был такой серьезный общественный взрыв. 

Герасименко: А вы ходили на митинги?

Костылев: Конечно. Более того, я их там организовывал в Смоленске, которые были самые-самые первые. Скажем так, был там где-то рядом. На этой волне у меня тоже было, конечно, воодушевление, и этот посыл – он во многом как бы струя, которая очень многих людей за собой потянула. Она в том числе увлекла и меня. То есть я увидел сам для себя, что это действительно может быть такая история, когда ты можешь на что-то влиять. Через это свое, казалось бы, любительское сообщество, которое со временем стало не любительским. 

Герасименко: В какой момент, кстати, оно стало не любительским? 

Костылев: Наверное, это события 13-го года, когда мне нужно было уже делать выбор. Как мы поступили? У меня товарищ был Валя Наумкин мы сделали сайт Readovka – первый. У нас ветер был абсолютный в голове, мы сделали некое подобие The Village для регионального города на 300 тыс. человек. 

Шведов: Почему такое название «Readovka»?

Костылев: Readovka – это игра слов. Во-первых, это «читаловка», скажем так, «читальня», а во-вторых, в Смоленске это крупнейший парк, который, транслитом если читать, то называется «Реадовка». Реадовский парк, но все его зовут Реадовка.  

Герасименко: Я и забыла, точно.

Костылев: И поэтому в Смоленске все нас называют, конечно, как этот парк – Реадовка, или сокращенно Рядовка. Для локального издания это очень хорошая была идея, и поэтому узнаваемость здесь поперла сразу. Хотя двойное произношение оно остается, потому что в соцсетях мы остались «Важное в Смоленске». Вот именно сообщество, едро, ведь изначально это же было сообщество. Просто группой в Вконтакте, которая постепенно стала расти. Но вот когда летом стал вопрос, что делать – а он тогда у многих стоял, кто стартанул с каких-то позиций, создав паблики – развивать себя на базе соцсетей и идти по условному пути МДК, либо уже трансформироваться в серьезное медиа. Для многих на самом деле и в телеграме этот вопрос актуален, просто мало кто идет по этому пути. И я всем советую: идите по этому пути. 

Герасименко: Почему в 2021 году? 

Костылев: А почему нет?

Шведов: Вы так иронично отзываетесь о том сайте. То есть он не зашел смоленскому обществу?

Костылев: Ну вот мы сделали этот сайт, для нас это была такая помпа. Опять, это как общественное движение, набрал активистов: давайте писать, сейчас мы сделаем медиа, всех порвем! А оказалось, что никому это не надо. 

Герасименко: То есть аудитории не было? Просмотров? 

Костылев: Формат не тот. Медиа – это профессиональная история, это ремесло, к этому нельзя относиться как к хобби, как я на тот момент еще к этому относился. Меня сжигало изнутри, но я вообще еще не знал, как это работает. Плюс ко всему, если мы говорим про медиа, это еще и финансовая модель. А никакой финансовой модели я на тот момент еще строить не мог, не умел просто. И поэтому когда мы запустили этот аналог The Village, конечно, он провалился с треском. То есть никого это не заинтересовало. При том, что показатели у нас были какие-то там выдающиеся для регионального города. 

Читателям, конечно, все было интересно. Но интерес читателей не обязательно конвертируется в деньги. Ну опять, для меня были такие моменты неожиданности и все развалилось. И денег нет, что делать непонятно. И к концу 13-го года для меня напрямую стал вопрос: а что, собственно, делать? Закрывать всю эту историю и оставаться в Питере? Город красивый, мне всегда нравился и на тот момент я уже занимался продвижением сайтов. 

Шведов: От плесени к сайтам перешли как?

Костылев: Приехал в какую-то компанию, спрашиваю, а что у вас с сайтом – а с сайтом все плохо – поковыряться? Да, я уже занимался продвижением сайтов, но это не помогло по Readovka, я от этого отошел. 

Грубо говоря, здесь надо было сделать выбор какой-то серьезный, и в январе 2014 года я бросил все уже в Питере и вернулся в Смоленск. 

Герасименко: Только из-за сайта?

Костылев: Конечно. Я очень хорошо запомнил момент августа 14-го года. У меня опять ничего не получилось с хода. Я залез в капитальнейшие долги, у меня опять разбежалась вообще вся команда, я остался совсем один. Я в день один вел все соцсети, писал по 30-40 новостей. Так прожил недели три.

Герасименко: Дома сидели?

Костылев: Да. У меня не было офиса, у меня уже не было, чем питаться. Ну то есть все, катастрофа. И я всерьез уже планировал рвать на Донбасс каким-нибудь корреспондентом – как раз самая горячая пора была. Но почему-то я этого не сделал, Бог меня тогда остановил. 

Шведов: Как вы выбрались из этого состояния?

Костылев: У меня появился один рекламодатель совершенно внезапно, который в нас поверил, потому что надо еще понимать, в чем фишка: тот формат, который мы предложили, по сути тот же формат через три года предложит Мэш. Вот этот формат – это 2014 год. Соцсети, короткая подводка. Вот тот формат тогда – это очень похоже на Мэш. То есть это необязательно увод на сайт, это акцент именно на соцсети. 

В 14-м году в России вообще так никто не делал. И будь я, предположим, в городе-миллионнике, наверное, у меня дела пошли бы получше. Смоленск – это маленький город и денег там вообще нет, говоря откровенно. 

Герасименко: Один из самых бедных. 

Костылев: Да, и поэтому там было сложнее. 

Герасименко: Что рекламировал рекламодатель, помните?

Костылев: Торговый центр. Деньги, конечно, не космические, но они мне помогли как-то стабилизировать ситуацию, и тогда я уже окончатльно понял, что это ремесло, это профессия. И тут нужно многому учиться, и здесь надо многие процессы выстраивать.

Герасименко: А вас не остановило в тот момент понимание, что денег много не заработаешь? В медиа богатых людей практически не бывает. 

Костылев:  Если вы поняли, о чем я говорю, для меня этот вопрос не стоял на первом месте. Если бы я ставил вопрос так, наверное, я бы и не переезжал. Не стал бы открывать Readovka, а пошел бы по пути, по которому идет большинство региональных изданий. Углубление в региональные истории, стать депутатом, засесть в какую-то нишу и пилить ее до конца жизни. Как все и делают, собственно говоря. Мне именно был интересен процесс, он мне до сих пор интересен. Не значит, что я отказываюсь от денег, не подумайте (смех). Я не идеалист. 

Медиа без денег не бывает, не нужно себя обманывать. И будь у меня сейчас большие возможности, Readovka была бы, конечно, другой. Я во многом отталкиваюсь от того, какие возможности у меня есть сейчас. Это не значит, что я, предположим, не хочу себе редакцию на сто человек. Конечно, я хочу, но для этого нужны какие-то внятные процессы. И при этом медиа в России – это всегда вопрос компромисса. 

Я глубоко убежден, что свобода СМИ в России, она на самом деле отличается с Европой, Америкой. У нас не так все бюрократизировано. Но у нас в медиа нет как таковой энергии. И те, кто принимают решения, они принимают решения компромиссные всегда, в сторону сиюминутной выгоды зачастую. Если есть возможность заработать, большинство не будет отказываться и не будут выбирать стратегическую линию. 

Герасименко: Ну это не только в медиа, мне так кажется.

Костылев: Это во многом отображает российский подход к бизнесу. Действительно так, и это большая проблема для медийки. Потому что здесь должны быть два сочетания. Во-первых, человек, который всем руководит, должен иметь стратегическое видение, иметь силу воли на каком-то моменте отказать от серьезных денег, потому что сейчас ты их возьмешь, но это погубит проект. 

Во-вторых, иметь некие профессиональные компетенции. Я вот не скрываю, что поначалу наделал кучу ошибок. Я учился, я набивал шишки. То есть у меня не было как такового навыка медиаменеджера, чтоб прямо делать хорошо. Первые два–три года мне понадобились, чтобы понять, как оно все устроено изнутри, какой подход должен быть к журналистам, какой подход должен быть к рекламодателям, и как это в принципе должно работать. 

Герасименко: Когда стали популярны в Смоленске, когда стали все-таки стали зарабатывать свою репутацию, кто искушал, какие деньги предлагали, от чего вы отказались, чтобы сохранить проект? 

Костылев: Здесь тоже интересно будет вспомнить, вот то, что я говорил про август. Уже тогда Readovka вышла на первое место LiveInternet в региональном топе. И вот она только сейчас в последнее время начинает первое–второе место делить. Первые 7 лет она была первой и никого к себе не подпускала. 

У нас акцент был тогда, и он сейчас у нас на самом деле на федералке – я по старой памяти называю это федералкой – мы брали всегда самые острые вопиющие темы, от которых отказывались другие. У нас был случай, как один мажор размазал пенсионера на своем спорткаре, сто метров его под тачкой протащил. Но крутая родня, город маленький – забоялись, никто не пишет, а мы давай! 

Герасименко: А почему не забоялись-то? 

Костылев: Ну, мы за справедливость. 

Герасименко: Приходили к вам от мажора люди?

Костылев: От этого мажора? Только угрозами закидывали. 

Герасименко: Устными? 

Костылев: Да. Не, конечно, люди приходили в медиа и кидались на меня с кулаками, с дракой, Чем серьезнее риск, чем серьезнее люди стоят за какой-то персоной, тем серьезнее они подходят к возможным рискам. Прямая угроза журналистам – это зачастую люди, которые с базара, с улицы. Самое опасное для меня время было именно тогда в 14–15 году, когда никто не понимал, кто мы, и мог прийти какой-нибудь дядя с базара: почему вы пишите, что у меня паленые джинсы. 

Шведов: Так и было? Приходили такие дяди?

Костылев: Ну да, девчонки там что-нибудь напишут, и приходят два лба: «Шо вы написали?», и давай права качать… Конечно, они не понимают, что такое медиа и им не нужно это объяснять, потому что это другой мир. Это тот самый глубинный народ, что называется. 

И в общем первые два года мы жгли настолько, что нас знал каждый. У нас каждую неделю выходили бомбические истории, про которые говорил весь город. И все открывали наше сообщество, потому что знали, что там будет что-то такое невообразимое. Мы прямо якорили-якорили вокруг себя. 

Герасименко: Это прямо путь таблоида, «желтой» прессы. Вы его осознанно выбрали? Я сейчас не критикую никак слово «таблоид». Но брать самое сложное, самое острое, самое быстрое. 

Костылев: А был ли у меня другой путь? 

Герасименко: Не знаю, я не медиаменеджер, к сожалению или к счастью.

Костылев: Мне иногда задают эти вопросы и сам себе его задаю. Вот есть у меня такой путь, а есть ли у меня другой путь? Мог бы я пойти иначе? Вот есть у меня определенные возможности, есть у меня определенные желания, как я вижу это медиа сделать. Мой путь – он такой. Тогда не делай я так, я бы не приобрел ту популярность, то значение медиа в регионе, которое я приобрел. 

Шведов: Но вот когда вы это значение приобрели, что вы думали вообще в стратегии? Вы сразу поняли, что нужно идти на федеральный уровень или это как-то само пришло? 

Костылев: Как сказать. Здесь у меня тоже такой момент – через три года он настал. Я более-менее понял, как все проходит, но мне надоело через 3–4 года. Где-то плюс многие вещи я старался, да и сейчас стараюсь, помогать городу. Потому что мне не нравится то, что происходит вокруг. Где-то помочь памятник поставить, где-то не допустить точечную застройку, где-то что-то еще. 

Герасименко: В смысле, деньгами или освещением проблемы?

Костылев: Для меня этот вопрос никогда так не стоит. Медиа, если оно решает проблему, говорит, что это проблема, за которую мы взялись. Тогда какая разница, как оно будет это решать? Если надо найти деньги, значит находим деньги. У нас десятки кейсов в Смоленске. 

Герасименко: В смысле, сбор объявляете?

Костылев: Сборы мы там делали очень часто. Любая проблема – мы берем. Такой пример есть: выхожу из редакции, раз смотрю – дедуля собирает деньги, два смотрю, три. Что-то не то. Не похож он на нищего. Оказывается, грубо говоря, он сбежал откуда-то, не то в рабстве, не то что. Но у него есть семья. 

Мы быстренько берем его в охапку, отвозим к волонтерам, они находят его родню и действительно: через 30 лет он воссоединяется с семьей. И таких вот историй маленьких, но хороших было очень много. Но они и сейчас есть, просто я отошел от смоленских дел. То есть все вышло на какие-то рельсы, мы везде в соцсетях на первом месте, сайт самый посещаемый. Понятное дело, это начинает приносить деньги. 

Шведов: Но в это время вы уже ничем, кроме медиа, не занимались?

Костылев: Да, я сразу. А в первые полгода источником заработков было – это тоже надо упомянуть – я вот когда переехал, занимался продвижением сайтов. Я сделал себе материал, как надо, по всем правилам, и первые полгода полдня мог пописать новости, потом сходить поудалять эту «плесень», вернуться, заработать какие-то деньги, заплатить за этот счет зарплату, при этом оставаться вот так. 

Но медиа невозможно ни с чем совмещать. У меня и сейчас есть мысли, как у бизнесмена: открыть какой-то бизнес параллельный, чем-то еще заняться, но я понимаю, что я просто не успею. У меня есть агентство сейчас коммуникационное, оно пиаровское, но оно по философии схоже. Например, даже эти пиар-истории, которыми интереснее заниматься, чем просто новостной медийностью. 

Шведов: То есть оно возникло уже позже, получается? 

Костылев: Позже. Это где-то в 16–17 году, когда я думал, что делать дальше. Я завел агентство, мы начали заниматься комплексным обслуживанием, именно классическим пиаром: отчеты, соцсетки. Понятное дело, за счет влияния Readovka я мог выходить напрямую на определенных людей, которым нужны услуги агентства. И в принципе так все устроено и сейчас и по всей стране. У кого-то есть выход на определенного человека, он может предложить свои услуги. 

Шведов: А с точки зрения финансовых показателей было эффективнее пиаром зарабатывать или изданием?

Костылев: Смотрите, Смоленск – очень бедный город. Планка того, что ты там можешь заработать, очень невелика. 

Герасименко: А давайте по бюджету назовем. Вот перед тем, как вы вышли на федералку, какой бюджет был у издания? Или сколько вы зарабатывали? 

Костылев: На сколько я в плюс выходил? Да вообще не выходили практически ни на сколько. 

Герасименко: А ели вы на что?

Костылев: Не, ну как бы на жизнь-то хватало. Но если мы говорим про бюджет издания, то я вот переезжал, делал первую редакцию тогда, когда я мог хотя бы 200–300 тысяч из своего бюджета вложить. И чтобы хотя бы это была возможность заплатить за месяц зарплату трем сотрудникам и снять офис элементарный. Я даже вру: два человека со мной в начале приехали. 

Шведов: То есть у вас был горизонт планирования в месяц?

Костылев: Да, максимум. Ну два. Это был громадный риск, я долго к этому готовился, решался. Я вот переехал на новый 2018 год и пошел устроился в «Daily Storm» коммерческим директором. Проработал целых полтора месяца у Кашеваровой. Понятное дело, я вообще не знал, как устроена медийка в Москве, надо было хотя бы посмотреть. У них тогда как раз стартап был, я посидел полтора месяца, посмотрел, уволился и создал канал. 

<…>

Герасименко: Ну хорошо, вот вы на Новый год приехали, сняли квартиру и полтора месяца работали на «Daily Storm».  

Костылев: Да. Смотрел на эту Москву безумными глазами.

Герасименко: Раньше были в Москве или только в Питере?

Костылев: Наездами. 

Герасименко: И как были ощущения? Вот полтора месяца в «Daily Storm», как у вас были ощущения после тихого Смоленска и своего главредства солидного, устаканенного?

Костылев: Я понял, что бояться нечего. Вот самое главное, что я для себя понял: что бояться нечего. Нет в этом ничего такого, чего я не знаю. Потому что когда сидишь в Смоленске, есть провинциальный апломб: да что там в этой Москве, что там происходит такого, чего ты не знаешь, чего здесь нет! Вот сейчас я уже понимаю, что отличий практически нет вообще ни в чем. Те же самые процессы везде протекают. Просто они масштабируются по сути. 

Шведов: Вот шел первый месяц с вашими крошечными капиталами начальными. Как дальше все пошло?

Костылев: Тяжело. Конечно, было тяжело в эти первые месяцы. Реально, там ребята какие-то из Смоленска работали, мы что-то успевали и такой тяжелый был период. 

Герасименко: А как технически выглядело? Как в редакции решили? Все, выходим на федеральный уровень едем в Москву, а на контенте это как отразилось? В чем смысл был выхода на федеральный уровень? Стали брать истории не только региональные?

Костылев: Ну, к примеру. наша история – это дизентерия в Москве. Это 18–19 год. Это уже после Daily Storm прошло месяцев 7–8, еще ребята не переехали. Вот с того момента, про который я рассказал, и до того момента, как мы худо-бедно открыли редакцию в августе позапрошлого года. Прошло полтора года. То есть эти полтора года мы что-то делали из Смоленска. 

У меня здесь была жена с ребенком, я, грубо говоря, три дня в Москве, четыре дня там, это был такой режим в течение полутора лет. 

Герасименко: Это было такой вашей историей, с которой вас все цитировали, Медуза про вас написала.

Костылев: Для нас это был шоковый момент. Я сейчас объясню почему: потому что не поняли, как эта московская медийка работает, то есть нам действительно просто написали в сообщество. 

Шведов: Вы не ожидали, что это будет такой большой эффект от этой истории?

Костылев: Да мы вообще не понимали, что дальше будет. Просто стали про это писать. Мы стали регулярно выдавать про это материалы. Ну вот прям регулярно. Когда мне написали с какого-то фейкового аккаунта и предложили серьезные деньги, чтобы мы про это не писали, я сразу понял, что надо бить в эту точку. Но я также внезапно понял, что на это предложение отказом ответили не все, потому что никто, кроме нас, про это не стал писать. 

Шведов: Вы как раньше не боялись базарных мужиков, не побоялись эту тему писать, получается. 

Костылев: Ну конечно, было опасно писать. 

Герасименко: Хорошо, а как появилась Соболь в этой истории и Медуза?

Костылев: Мы писали недели три, никто эту тему не подхватывает, а мы сидим и не понимаем. Ну это большой скандал с кучей пострадавших, какой-то вопиющий случай, а все делают вид, что ничего не произошло! Вообще все. Я думаю, что вообще происходит? В определенный момент мы понимаем, что эту битву сейчас проиграем, а здесь еще нужно понимать такой чисто моральный момент: на связи с нами уже не одна мама, а все эти мамы. Мы съездили, с ними поговорили, посмотрели им в глаза, они говорят: помогите.

Герасименко: А вы в Москве ездили?

Костылев: Мы, конечно, делали репортаж, все подсняли. Смотрим, а что делать-то? Мы раскопали всю схему, полностью проследили все цепочки, как это бьется с компаниями Пригожина. Где какие ошибки, какой детский сад непосредственно, почему именно эти пострадали. Все вообще нашли, полностью провели расследование от начала и до конца. И никто ничего. И тогда я просто стал звонить всем подряд из Смоленска и говорить: ребята, подхватите тему, это ж неправильно, мы журналисты. Мы должны помогать людям, и… да-да, мы посмотрим. И никто ничего не сделал. И тут внезапно вырисовывается на горизонте Люба Соболь, говорит: вот да, нам интересно.

Герасименко: Решает поговорить по телефону? Лично?

Костылев: В телеграме. И при том при всем, что я тогда уже испытывал громадный скепсис к этой навальновской истории, у нас просто не осталось другого выбора. Я понимал, что нас кинет. Да, она обещала на берегу, что будет везде указывать, что это наше расследование. А никто из матерей не хотел даже близко к ней подходить. Мы поняли для себя, что ничего иначе не получится и поэтому познакомили ее с этими родителями, по полочкам разложили ей все эти цепочки юридически. При том что она хоть и юрист, у меня есть большие сомнения в ее реальных познаниях. Ну то есть все ей сделали. Она в первом своем выпуске указала разок на нас ссылочку, дальше стала всем рассказывать, какое она провела расследование. 

Герасименко: Ну, она политик. 

Костылев: Ну она кинула. Здесь к ней вопросов очень много. Потому что с точки зрения такой моральной, она не имела права так поступить. Просто взяла и стала рассказывать, что это она. Не она, начнем с этого. Это мы. 

Герасименко: Возможно, мы получим какую-то реакцию от Любы Соболь после этого подкаста.

Костылев: Ну она получила от Евгения Викторовича хорошую реакцию на 70 миллионов. 

Шведов: А к вам приходил Евгений Викторович? 

Костылев: Они нас только троллили через свою официальную пресс-службу, ведь во многом, если кто помнит, отвечали только на наши сообщения. И вот эта история с кепкой Пригожина – это ответ на наши еще сообщения, а не то что делала она. Но Люба получила нормальный штрафчик от него. 

Герасименко: А что с Медузой-то в итоге? 

Костылев: Естественно, мы параллельно писали в Медузу. Мне там написал какой-то аккаунт Иван Г., потом начал у меня спрашивать. 

Герасименко: Тот самый Иван Г.?

Костылев: А я не знал, что это Голунов на тот момент. Что-то у меня стал расспрашивать и выдал, конечно, потрясающую чушь, у меня было много вопросов к этому материалу.

Герасименко: Никто не верил, наверное?

Костылев: А это Москва, здесь никто не верит, что кто-то может что-то делать не за деньги. Это для меня тогда был принципиальный момент, когда я для себя понял: в Москве никто никогда не поверит, что ты делаешь хоть что-то не за деньги. И бесполезно пытаться кого-то убеждать, я по этому поводу сейчас даже не переживаю. 

Герасименко: А вы сами верите в такое, кроме себя самого? 

Костылев: Да мне как-то на самом деле относительно все равно, кто что делает. Есть фактура, каждый раз в медийке ты совершаешь выбор: ты пишешь или не пишешь, вот и все. Остальное по сути неважно, кто что говорит. Говорить всегда будут, и вот эта волна негатива, которая по нам сейчас тоже работает, – по «обиженкам», про которых мы успели написать, – в свое время она была даже больше. 

Ничего страшного в этом я не вижу. Это побочный эффект той деятельности, которую мы ведем. Настоящая журналистика она такая, и ты должен быть готов, что тебя будут постоянно покусывать. 

<…>

Герасименко: А тогда история с Тинькофф банком, которую мне рассказывают. Возможно, это слухи, что вы хотели, чтобы Тинькофф банк поучаствовал в проекте, но они как-то не пошли на переговоры. Поэтому количество негативных сообщений о Тинькофф банке зашкаливает. Я погуглила: около 700 этих сообщений – каждый сбой, каждая неудача в СММ и именно Тинькофф банк и никакого другого. 

Костылев: История, которой у меня не было с 14–15 года со времен ребят, которые могли зайти с рынка. Я с представителями Тинькофф общался два раза. Один раз на ПМЭФе – мы просто поговорили про возможное сотрудничество. Второй раз мне написал знакомый журналист, работающий в одном госмедиа, который, по понятным причинам, про это написать не может. Он рассказал мне свой кейс, как ему Тинькофф предложили деньги за то, чтобы он исправил свой отзыв. 

Они напортачили, он написал отзыв негативный, они к нему пришли и  говорят: вот тебе две тысячи, просто исправь, чтобы он был позитивный. Я обратился к ним, говорю, мы хотим написать, прокомментируйте, пожалуйста. А они: да вы канал вымогателей, мы записали, наш разговор на ПМЭФе записан, мы сейчас в ФСБ пойдем на вас пожалуемся. Бросил трубку и заблокировал. Я такой: что за дичь? 

Герасименко: А вы в пресс-службу позвонили?

Костылев: Ну я не буду говорить, кому конкретно.

Герасименко: Ну в смысле, вы кому-то конкретному звонили?

Костылев: Да, этот человек знает, про кого я говорю. Он это услышит, но просто я был в таком шоке, думаю, что вообще произошло сейчас? Ребят, вы что себе позволяете?

Герасименко: Вы разозлились?

Костылев: Конечно.

Герасименко: И поэтому 500 сообщений про Тинькофф? 

Костылев: Конечно. Так со мной нельзя, я был в шоке от этой истории, и я до сих пор в шоке. 

Герасименко: Хорошо, а когда вы переехали в Москву, и с первым этим скупом про дизентерию стали известны, ну известны шире, чем были. 

Костылев: Да, все до сих пор мне иногда звонят и таинственным голосом спрашивают: ну что, как там Евгений Викторович?

Герасименко: Вы же его похоронили один раз случайно?

Костылев: А все считают, что мы пригожинские, в Москве до сих пор звонят, и этот слух настолько укоренился. 

Герасименко: Подождите, у вас же была история, что самолет с Пригожиным разбился. 

Костылев: Да, это как бы вот в начале было (смех).

<…>

Герасименко: Как с этим работать? Раньше вот брались за все, а сейчас? 

Костылев: Вот вы привели пример, для нас такое уже недопустимо, на таком уровне фактчекинга, то есть в этом году мы не ошиблись вообще ни разу. В прошлом году не помню, может быть в чем-то ошиблись. но в этом году ошибок вообще не было. Хотя многие вещи, конечно, они диктуются интуитивно. Ну то есть это опыт уже, ты понимаешь, может тебя человек здесь обмануть или не может. 

Герасименко: А вы придумали себе какие-то схемы проверок? 

Костылев: Конечно. Источников становится больше постепенно, ты можешь эту информацию для себя верифицировать, и плюс еще вот хороший пример. Это смерть Зиничева. Сам я был уверен в источнике на сто процентов, Ну вот я не буду говорить конкретику, естественно, но здесь я был уверен на сто процентов. Все дальнейшее подтвердилось, что мы говорили. 

Герасименко: То есть вы не считаете новость фейком, вы уверены, что он был в алкогольном опьянении, как вы написали? Я уточняю сейчас просто. 

Костылев: Никто это даже не думает опровергать, и по косвенным вещам, по тому, как его хоронили, по тому как Владимир Владимирович провел там 40 секунд. Как минимум, он был очень зол. 

Герасименко: Я имею в виду, это отсутствие сейчас исков к вам, например, от семьи. 

Костылев: Знаете, это уже такой моральный момент. Это память, все остальное – на эмоциях. То, что люди делают, то, что если на нас подадут иск, это ни в коем случае не показатель того, правда это или неправда. Давайте исходить из того, что в данном конкретном случае про Зиничева все указывает на то, что мы были правы. Более того, это другие каналы, которые специализируются на силовых сливах, они эту версию точно так же подтвердили. 

Шведов: А вы не считаете, что для вас силовые сливы – это прямо ваш основной источник. Просто одна из позиций насчет вас – это то, что у вас много источников среди следаков, МВД. То есть то, что вас объединяет и с другими телеграм-каналами, которые работают в этом отношении. 

Костылев: У хорошего медиа должно быть много источников, и это личные контакты зачастую.

Герасименко: То есть фотографии с оружием, с больничной койки, шутера в Казани вам присылают, потому что это просто хорошие отношения с личными источниками?

Костылев: Конкретно, если мы говорим о том, как устроена медийка, это со стороны для тех журналистов, которые не работают в новостной журналистике. У нас не так много таких изданий, это габреляновские.

Герасименко: Мэш, База, вы.

Костылев: Ну и выходцы из габреляновских. 

Шведов: Вас тоже считают габреляновскими. 

Герасименко: То пригожинскими, то габреляновскими. 

Костылев: Спасибо Ване Голунову. Он, кстати, потом извинился-то за эту свою статью, правда, не публично. Мы потом задали ему эти вопросы: Ваня, а что за фигня, что ты там такое написал? Он ответил: ну да, поспешил.

Герасименко: Хорошо, давайте вернемся к фотографиям шутера из Казани.

Костылев: Не было такого, чтобы кто-то по источнику прислал. Это такой маленький инсайд: все эти фотографии мы получили, скажем так, через случайную утечку. 

Герасименко: То есть это не платная подписка в региональном МВД?

Костылев: Это случайно кто-то выложил в маленьком казанском паблике и оттуда все расхватали. Просто те, кто работают на авангарде журналистики, у них прямо заточено на мониторинг и куча информации приходит не от источников.

Герасименко: Это какая-то новая маленькая Readovka, которую никто не упомянул?

Костылев: Никто никогда не ссылается на маленькие издания, это тоже правило. 

Герасименко: И вы теперь тоже на них не ссылаетесь, получается?

Костылев: Ну, хочешь играть в серьезную игру, играй в нее серьезно.

Герасименко: Как проверили, что это не фейк тогда? А вдруг я сняла дома игрушечный калаш?

Костылев: Так не бывает.

Герасименко: Хороший аргумент, у нас бы в редакции он не прошел.

Костылев: Знаете, когда мы говорим про эту бойню, про вот это видео, и про то, что на моменте это появляется, то здесь невозможны никакие другие варианты. И, кстати говоря, у меня действительно есть такая проблема: я время от времени пробую взять людей  с линейных позиций  Мэша, Базы – приходят и никто не закрепляется. Потому что в этот момент принятия решения – он точно так же принимается редакторами в Мэше, в Базе. 

Герасименко: На интуиции?

Костылев: Конечно. Никто никогда не уверен на сто процентов. И история с Ваней Голуновым – тому подтверждение. Тебе может даже скинуть ответ пресс-служба, но ты не должен верить. Вот, чему я учу журналистов: я все время говорю, что априори мы не верим ни во что, ни в одно сообщение пресс-службы. 

Герасименко: А как вы тогда проверили фотографии шутера?  

Костылев: В смысле, как мы могли проверить? Невозможно за 3 минуты сделать никакой фейк. Если вот у тебя есть он, есть соответственно тому подтверждение, ни одна программа не сможет сделать так быстро, это без вариантов. Этот вопрос, который вы задаете, он для нормального новостного редактора даже не должен стоять. 

Герасименко: Так так же сделали с квартирой Голунова, полной опиатов. Появилась – ставим. 

Костылев: Нет. Это разные вещи. 

Герасименко: Почему? В тот же самый час, за два часа до задержания.

Костылев: Два час и три минуты – разные вещи. И плюс мы говорим про что? Про шутинг. Какая мотивация? Вот это еще один важный момент, который я задаю журналистам: задавайте этот вопрос. Про что это? Почему это сейчас появилось? Есть ли здесь какая-то тайная логика, поймите ее. Если она есть, как с Ваней Голуновым, мы все понимали сразу. А здесь мы про что говорим? Что кто-то будет отмазывать некоего больного ублюдка, который расстрелял детей? 

Ну о чем вы говорите, это не то что нереально, это те сомнения, которые убивают журналистику. Нельзя уходить – вот это я тоже считаю чисто московская фишка — в излишнюю верификацию. Излишняя верификация – она на кого ориентирована? Читателю на самом деле на нее плевать. 

Да, возможна ошибка один раз на сто. Она возможна у всех. Если ты не даешь себе права на ошибку, то ты не сможешь ничего сделать, и это на самом деле у всех. Большинство просто подотрут, исправят. Стрельба, помните, в Воронеже была? Мужик напал в магазине. Четыре или пять версий выдали! Не буду называть канал. Просто исправляют сообщение, никто на это не обращает внимания, все пишут, все забывают. 

Герасименко: В случае, если, например случайно, как у нас всех бывает, вы сказали, одна ошибка на миллион, есть какая-то редакционная политика?

Костылев: Поставить UPD?

Герасименко: Ну да.

Костылев: Конечно.

Герасименко: Или мы подтираем?

Костылев: Нет, поставить UPD, конечно.

Шведов: А почему вы не сработались вот с этими ребятами из Мэша, из Базы?

Костылев: У меня другой принцип.

Шведов: А что вот вас отличает, расскажите. Для внешнего человека это может быть неочевидно.

Герасименко: Ну да, прямые конкуренты, поле действия примерно одно и то же: горячие новости, быстрые истории.

Костылев: Мы не работаем, скажем так, по информации…

Герасименко: По сливам?

Костылев: Называя вещи своими именами, это не наш основной принцип. 

Герасименко: Ну вам же наверняка сливают такие вещи.

Костылев: Есть, грубо говоря, потоковая информационная журналистика, есть журналистика аналитическая. Я учу журналистике аналитической. 

Шведов: Работая с новостями?

Костылев: Работая с новостями. Пойми, вспомни, сопоставь, может ли это произойти? Потому что любой источник может обмануть, любая сводка может обмануть, в нее можно внести все, что угодно. Это вопрос, где больше риск, на самом деле. Но если ты правильно понимаешь контекст, если ты узнаешь за этим событием другое событие, видишь, что это на самом деле следствие одного и другого, ты никогда не ошибешься. 

Отличный пример, когда мы в августе прогремели с казахстанским мальчиком. Перед этим, кстати, прогремели с киргизским мальчиком. Вот с этой со всей темой.

Герасименко: Напомните слушателям. 

Костылев: Две недели прошло с того момента, как языковые патрули в Казахстане начали вовсю веселиться, как у них называется, докапываться до пожилых женщин русскоязычных и провоцировать, чтобы они отвечали им на казахском. И там сразу было понятно, что чисто их провокация, и потом вынуждали их извиняться. Мы это увидели. Ну то есть прошло две недели. Поняли, что это бомба, причем я уверен, что это видели вообще все. 

Герасименко: Как увидели все? Просто ролики в соцсетях?

Костылев: Да, про это две недели писали местные медиа. Это вопрос был исключительно в том, можешь ли ты сейчас правильно расставить акценты и верно это подать. Вот и все, ни в чем больше. Если у тебя свое мнение еще, очень важно. Потому что аналитическая журналистика – это всегда мнение. Но мнение такого морального характера. 

То есть, есть ли у тебя в душе отклик против несправедливости. Вот ты видишь: происходит несправедливость, можешь ли ты оттолкнуться в своей душе вот от этого ощущения и сделать новость такую, которая вызовет такой же отклик у читателя. Вот это всегда секрет успеха. Если ты этого сделать не можешь, то тогда что-то здесь добиться тяжело. Журналистике очень этого не хватает. Все какое-то бездушное, безличное, человеку все равно нужна эмоция. Если ты в новостях не даешь эту эмоцию, значит ничего не получится. 

Герасименко: После таких новостей, как история с Казахстана, вас все чаще называют «правым» СМИ, СМИ с «правыми» взглядами, националистический уклон.

Костылев: А в чем? Это запрос тот же на справедливость. Ну то есть для меня этот запрос очевиден, который есть в Москве и очень хорошо чувствуется. Почему к одним нормы закона одни, а к нам, ко всем остальным, – другие. 

Герасименко: Вы о кавказцах сейчас?

Костылев: Да. И я не говорю про некую русскую идентичность сейчас, я говорю про усредненного московского горожанина. Они просто понимают, что кому-то можно чуть больше и ничего за это не будет. И это несправедливость. И это то, что как раз находит отклик читателя. 

У читателя никогда не найдет отклик никакая «правая» идея, не нужно себя обманывать. У нас нормальное европейское государство. Причем Москва – она такой город очень продвинутый во многих смыслах. Но когда человек видит несправедливость, она всегда найдет отклик. И эти истории, которые условно «правые», они на самом деле про это. 

История про Новые Ватутинки, она не про то, что кто это были: казахи или азербайджанцы. Она про то, что в первую очередь важно, что произошло на видео. Какие бы плохие ребята не были, но бить отца с ребенком на руках – это перебор. И для всех это шок, ужас. Сама ситуация неправильная. 

Герасименко: Ну так вот как раз бытовая драка, она в том-то и дело неправильная. Было бы пять русских, не было бы такого эффекта?

Костылев: Но это не бытовая драка. Давайте вот здесь не путать. Все пытаются видеть эту бытовуху. Я такого видео не видел очень давно. Чтобы толпа напала на отца с ребенком, это нормально по-вашему? И вопрос, который возник у всех читателей: а что это вообще были за люди? Кто это такие, которые такое себе позволяют? И вопрос именно на этот вопрос был важен. Не то, какой они национальности, а что это вообще за подонки, называя вещи своими именами. Вот и все. И то что при этом у аудитории есть запрос узнать, кто это. А все после этого удивляются, давайте не мерить черепа. А черепа никто не меряет, все бегают за справедливостью. 

Герасименко: То есть вы не «правых» взглядов человек? 

Костылев: Я, скорее, левых взглядов, ну в этом смысл есть. Я за то, чтобы медиа несла нагрузку, которая, как барометр, должна уравновешивать общество. Где-то видишь что-то происходит не так, болевая точка, нужно туда идти и решать эту проблему. И медиа должно таким заниматься в первую очередь. 

Медиа должно быть полезным социальным инструментом, оно должно нести ответственность перед читателем за то, что оно пишет. Медиа не должно оставаться только бизнесом. Это не должна быть такая история, которая настроена только на охваты и увеличение прибыли. Оно должно с месседжем быть. Вот Readovka – это медиа с месседжем. 

Герасименко: С каким?

Костылев: Мы за справедливость. Мы лезем туда, где что-то не так и начинаем эту историю выводить на тот уровень, когда возможны какие-то серьезные изменения. 

Герасименко: Хорошо, вопрос про справедливость. Почему вас в принципе до сих пор не закрыли? У меня один к вам вопрос. Вот к вам приходил Саблин. Саблин много изданий засудил, напугал, вас он заблокировал, а потом вас разблокировали. Это что? Торжество справедливости? 

Костылев: В России может случиться все что угодно в любой момент. 

Герасименко: Суд случайно отменил запрет о вашей блокировке?

Костылев: Мы сопротивлялись до последнего. Они хотели, чтобы мы удалили весь массив наших расследований про вот эти рейдерские дела в Подмосковье. И мы сопротивлялись вплоть до того, когда не стало совсем горячо. Пока уже сайт не заблокировали. Только тогда, когда Роскомнадзор заблокировал нам сайт, только тогда мы удалили эти восемь публикаций. 

Шведов: Роскомнадзор часто приходит к вам? 

Костылев: Со штрафами очень часто, конечно.

Герасименко: За что? За мат?

Костылев: За все подряд, любое нарушени. Такая существенная статья расходов. 

Шведов: А вот блокировка сайта она по вам вообще ударила? Мне кажется, у вас 90 процентов людей в соцсетях все потребляет. 

Костылев: По-разному. У нас, например, есть свой канал в Viber под 200 тысяч человек – там одна аудитория сидит. Вконтакте – это тоже одна аудитория, другая совершенно. Кто читает наш Дзен – это третья аудитория. 

Шведов: А сайт? 

Костылев: У сайта своя история. 

<…>

Медиа может зарабатывать на любом из этапов. Просто что такое медиа вообще? Это история, которая требует бесконечных вложений. Даже сейчас могу сделать Readovka прибыльной. 

Герасименко: Прикрыть?

Костылев: Ну конечно, я про это. Ну вот, например, история с сайтом – это очень серьезные затраты. 

Герасименко: А вы хотите там большие истории делать на сайт какие-то? 

Костылев: Да. Мы сейчас активно развиваем это направление, у нас, соответственно, сайт сейчас очень сильно меняется. 

Герасименко: Расскажите про редакцию. Раз – и первые у Ашана, где все отравились арбузами .Раз – и вы первые еще где-то. Расскажите, кто ваши корреспонденты? Как вы их набрали? Чем они до этого занимались? 

Шведов: Много ли вообще людей в редакции? 

Герасименко: Да, мы ничего не знаем о коллегах из вашего издания.

Костылев: Практически никого нет из людей с опытом, но это тоже мой принцип. Я стараюсь брать людей, которые либо только окончили ВУЗ, либо с незначительным опытом из других изданий, потому что вот эти наши принципы – они не очень отличны от принципов других московских изданий. И зачастую переучивать человека очень тяжело. 

Герасименко: Принцип, в смысле, доверяй интуиции? Делай все по справедливости? 

Костылев: Да не в интуиции дело. У нас надо знать многое. Мой классический продюсер сочетает в себе функции и непосредственно как такового продюсера, и журналиста, и редактора. Здесь надо очень много знать. 

Герасименко: Так откуда он знает, если только выпустился? 

Костылев: Понятное дело, мы всему учим. Но просто когда человек пришел, а он сидел на линейной позиции вот даже в Мэше, Базе или в любом другом издании, а я им говорю: сейчас вот еще вот это – у человека обычно взрыв ума. И немногие остаются через этот взрыв ума. То есть первые три месяца – у меня такая…

Шведов: Текучка большая у вас, да? 

Костылев: У меня железная школа, я бы так сказал. Курс молодого бойца как надо. 

Шведов: А есть те, кто с вами прошел прямо сквозь года и до сих пор работает?

Костылев: Да, есть. 

Шведов: Получается, что вы руководите и Москвой, и Смоленском, и стратегически развиваете, и оперативную работу ведете? 

Герасименко: А заместитель есть у вас? 

Шведов: может быть, даже не один? 

Костылев: Может быть, даже не один. 

Герасименко: Материал, который появляется в Readovka в телеграме, на сайте – все проходит через ваши руки? Или вы не смотрите там какой-то процент? 

Костылев: Ну вот сейчас я не смотрю. Это очевидно.

Герасименко: А вот обычно? Ставят на сайт без вашего одобрения? 

Костылев: Конечно. Здесь мы ставили просто вопрос о верификации, о том, насколько мы проверяем свою информацию. Сейчас, конечно, мы перепроверяемся очень сильно и часто.

Герасименко: Заболели этой болезнью гиперпроверки? 

Костылев: Нет, ну мы страхуемся, потому что сейчас этот вопрос в первую очередь журналистского сообщества – можно ли им доверять. Я понимаю прекрасно, что он первостепенен для всех. И поэтому мы сейчас зачастую упускаем эксклюзивы в пользу того, чтобы чуток подождать, перепроверить. Например про Собчак мы знали заранее, что это она попала в ДТП. Раньше, чем все остальные.

Герасименко: Откуда? ГУВД Красноярское?

Костылев: Ну, скажем так, один из админов сочинских каналов. 

Герасименко: А, снова маленький канал региональный? 

Шведов: Вы с ними дружите в отличие от Мэша и Базы? 

Костылев: Я стараюсь со всеми-то дружить. То есть в плане таких связей. Потому что если с кем-то у тебя человеческие отношения, человек всегда поможет, так же и я ко всем стараюсь. 

Герасименко: Кстати, в истории с Собчак снова вас припечатали «правым» сайтом, потому что написали, что водитель армянин.

Костылев: А там действительно так и было, просто мы перепутали, водитель какой машины. Он же действительно армянин. Просто у нее оказался не армянин. 

Шведов: Ну вот еще в эту тему межнациональную. У вас прямо специфика по ближнему зарубежью. Никто не пишет так много, как вы. Как у вас это удается? То есть у вас там корреспонденты есть какие-то? Беларусь, Казахстан, Киргизия. 

Костылев: Знаете, как Арам Ашотович говорил, что хорошая редакция из 20–30 человек, ну именно крепких профессионалов, у которых еще нормально все внутри в коллективе, она способна уделать любое информагентство. Я вот точно так же считаю. Что хорошая команда из 20–30 человек в принципе может уделывать всех, этого достаточно по количеству людей. И на ближнее зарубежье хватит, и даже на дальнее. По Афганистану у нас даже бывают эксклюзивы, и это все одни и те же люди. И у меня действительно колоссальные требования по коллективу. То есть человек, который у нас, он действительно должен уметь очень многое. Та школа, которую я провожу, она означает, что ты специалист на все руки должен быть. 

Я вообще считаю, что в России есть две глыбы по медиаменеджменту – Арам Ашотович и Тимченко. Они абсолютно разные.

Герасименко: Я тоже считаю Арама Ашотовича глыбой, если что. 

Костылев: И что Тимченко – она оставила какой-то такой заметнейший след в истории российской журналистики. Они интересны как люди, у которых можно чему-то поучиться. Что касается поработать с ними, я на самом деле понимаю прекрасно, что человек, который много что сделал, он никогда тебе не будет помогать просто так. И я не стремлюсь к этому, 

Шведов: Как с Арамом Ашотовичем поговорить, то есть вы на хорошей ноте расстались с ним? Не было какой-то конкуренции жесткой? 

Костылев: Ну какой я ему конкурент даже сейчас?

Шведов: Ну почему? Readovka цитируют очень много. 

Костылев: Сейчас-то уже возможно. Но раньше, когда я к нему приезжал, грубо говоря – пришел очередной какой-то парень. 

Герасименко: Проситель.

Костылев: Ну а смысл ему что-то такое делать? Меня в этом смысле всегда удивляла Тимченко. Даже когда меня вообще еще никто не знал, я мог в любой момент написать в фейсбуке и спросить совета: а что, как тут сделать?

Герасименко: Давала?

Костылев: Да. Говорит, у меня сейчас все планерки закончатся в полдвенадцатого ночи, ближе к двенадцати набирайте. То есть как человек, конечно, потрясающий. 

Герасименко: Это достойно.

Костылев: Это очень достойно. Я всегда этому поражался, что в человеческом смысле она ведет себя очень хорошо. 

Шведов: А этот набор принципов и подходов, по которым вы работаете, он негласно существует или есть какой-то документ? 

Герасименко: Оформили себе Библию Ридовки?

Костылев: Да нет, это негласный, конечно. Любое медиа – это отображение его владельца. Например, Медуза и Тимченко, ну как бы там не было, это все равно некая ее проекция. 

Герасименко: А Ридовка – это вы? 

Костылев: А Ридовка – это я. То же самое с Арамом Ашотовичем и его изданиями. Какой он, такое медиа и получается. 

Герасименко: Хотела цитату вашу прочитать из вашего канала личного. После того, как Кашина сняли с эфира «Комсомольской правды» радио, вы написали: «Почувствуйте, насколько всё реально хреново со свободой слова в России, и беда ведь не только в последних законах. Все наши медиа сегодня состоят из ограничений, внутренних противоречий, предубеждений, финансовых интересов. Разглядеть реальность через них – задача, посильная не каждому читателю». А это вот то, о чем мы сейчас говорили полтора часа? 

Костылев: Да. Ну это действительно так и есть. Все в противоречиях и понять чего-то простого и понятного – его очень мало. И надо себя постоянно, я считаю, одергивать. Все наши утренние планерки я провожу через простой месседж: ну давайте поговорим о том, что сейчас есть действительно важного. О чем сегодня мы можем рассказать своим читателям. 

Герасименко: Ну и это обычно не квартира генерала ФСБ, который в этот момент пишет Проект? который признан в России запрещенной организацией. 

Костылев: Это не только про Проект речь. Многие так делают. Нет, ну у нас, конечно, многое есть в ленте. Понятное дело, момент цитируемости идет только через узнаваемые персоны, но при всем при этом это не должно быть основополагающим принципом. 

Шведов: Вот вы много говорите вообще о запросах аудитории, вы анализировали ее? 

Костылев: Я себе представляю это дело так: некий усредненный горожанин крупного города. Просто должен быть запрос на некое недовольство действительностью. А этого очень много. Это рассерженный горожанин. Наша аудитория – это те самые белоленточники, которые успокоились, по большому-то счету. Посыл-то наш примерно такой же. То есть давайте мы будем изменять нашу жизнь вместе. Я очень люблю, когда журналистика выходит за рамки писанины. Когда она выходит в реальность. 

Герасименко: Когда она меняет реальность? 

Костылев: Да. 

Герасименко: Это не активизм?

Костылев: Это во многом активизм. И я вижу в этом будущее журналистики. Журналистика должна выходить в реальность, это следующий шаг. Не интерактив, а где ты делаешь так, что за счет твоих материалов жизнь меняется. 

Шведов: А вот про следующий шаг. Какое будущее видите? Вот понятно, что с большими форматами хотите больше работать, что еще хотите? 

Костылев: Увеличивать бюджет, расти редакцией, добавлять формат, добавлять площадки. 

Герасименко: Просто я хочу сказать, что все это звучит в России в 2021 году, не боитесь, кстати, что вас признают иноагентами? 

Костылев: Не боится только дурак. 

Герасименко: Вы говорили, что ничего не боитесь. 

Костылев: Я ничего не боюсь, но я не дурак.

Герасименко: Спасибо, что вы это сказали (смех). 

Костылев: Просто это глупо. В определенный момент, я все-таки давно этим занимаюсь, я как бы понял для себя: если ты берешь на себя ответственность этим заниматься, идти дальше, какой смысл чего-то бояться? 

Герасименко: Ну разработали какой-то себе план. Я знаю, что во многих редакциях: вот если признают, то будем делать плашку, закроемся. У вас есть какие-то соображения или пока не думали про это?

Костылев: Я думаю, что у нас угрозы куда насущнее, например, тот же Тинькофф пойдет пожалуется в какую-нибудь контору и на нас какую-нибудь уголовку повесят – это куда реальнее. 

Герасименко: Или иск подадут просто. А вы до сих пор злитесь?

Костылев: Я-то, может, не злюсь, но…

Герасименко: Но машина уже запущена?

Костылев: Как бы я в этом смысле: что будет, то будет. Смысл гадать? Все может закончиться в любой момент. Может, НЛО завтра прилетит, пожжет нас всех и не будет никаких медиа. Вот сейчас так. У меня спрашивают, что ты будешь, если к тебе придет условный Ковальчук и даст тебе 300 миллионов – ты ж не откажешься. И тоже с таким прищуром, забывая, что мы вроде как «пригожинские». 

Герасименко: Или «Габреляновские».

Костылев: Да, что-то такое непонятное. И я всегда говорю: ну вот есть сегодня – мы сегодня такие, вот мы последний месяц такие. Вот если что-то изменится, вы это сами увидите. Если изменится что-то внешнее, присудят нам иноагента или уголовку, или обыск, что-то еще, это в российском медиа может произойти абсолютно с любым. Без разницы: иноагент ты или не иноагент. У нас куча рисков в медийке. С кем-то поссорился, написал не про того человека, у него оказалась слишком серьезная крыша, и все. Все может быть. 

Герасименко: Но пока вам удается очень удачно лавировать.

Костылев:  Я считаю, что судьба благосклонна к тому, кто верит в себя и весь мой путь он как раз про это. 1000 раз что-то могло не получится, в самом начале мог отказаться, сдаться и это еще одна из таких серьезных мотиваций для меня. 1000 раз мог повернуть, мне больших усилий стоило решиться переехать в эту Москву, рискнуть заново. Ну я же тогда действительно рисковал всем. У меня не было ни горизонта планирования, ничего могло не получиться влегкую. И как бы все на нас так смотрят с недоверием как раз-таки потому, что а) практически никто не пробует и б) практически ни у кого не получается. 

Герасименко: И потому что вы то СМИ, которое на полном депрессивном фоне того, что, дети, не ходите в журналистику, вы вдруг второй год набираете обороты, именно в новостной сфере. Вы не нишевое СМИ. Вы вдруг появившийся новый российский таблоид успешный. Что кажется невероятным в 2021 году. 

Костылев: Если ты чего-то хочешь, ты всего добьешься, просто действительно должны сложиться куча обстоятельств. Например, моя судьба, она же действительно такая очень своеобразная, и могло по-разному произойти, почему я бы вообще мог не прийти в новую отрасль. Или почему бы я остался в Смоленске. Или почему мы сейчас там как-то не пошли. Ну или вот как история с Саблиным. Она могла закончиться по-разному, но она шла перед выборами. 

Герасименко: До сих пор не пойму, почему вас не закрыли. 

Костылев: Потому что это было перед выборами. 

Герасименко: Вы сначала сказали, что это была случайность. 

Костылев: Это была случайность. 

Герасименко: Теперь – это было перед выборами. Для него это была бы репутационная потеря? Что закрыл сайт Readovka. На Саблине столько всего висит, простите, и условных, и безусловных. 

Костылев: Я не думаю, что он вообще даже знал в конце, что там конкретно происходит. Потому что российская система устроена так, что если команда дана, винтики назад не открутишь. Но все равно это все зависит от тебя: ну мы же там лавировали, ну пришли к нам эти приставы: ага вот здесь вот так, вот здесь вот так. Мы поняли, чего они там хотят. В конечном итоге, как выстроена система требований. И мы под нее по сути подстроились. 

Герасименко: В смысле он не стал додавливать, вы это имеете в виду? 

Костылев: Конечно, при желании, если б он захотел, он бы додавил. 

Шведов: Не было такого указа – додавить до упора, видимо.

Герасименко: Саблин – человек, конечно, непредсказуемый. 

Костылев: Если вы считаете, что у меня есть выход напрямую на Дмитрия Вадимовича, я вам честно скажу: к сожалению, нет. 

Герасименко: Могу дать телефон, это не поможет совершенно.

Костылев: Да и зачем? 

Шведов: А вы продолжаете литературой заниматься?

Костылев: Нет. 

Герасименко: Сожалеете? Ваши новости – это теперь ваши стихи. 

Костылев: Да. 

Герасименко: Спасибо большое, мне было очень интересно.